Семёнов Игорь. Дед Егор

ДЕД ЕГОР

Впервые я встретился с дедом в ночь на первое января 1991 года.

Впрочем, обо всём следует рассказывать по порядку.

Так уж получилось, что в канун встречи Нового Года я остался один, все друзья-знакомые куда-то поразъехались, а я сидел в пустой комнате полупустой общаги, с тоской рассматривая приготовленную бутылку шампанского и превосходно гармонирующий с ней добрый шмат копчёного сала. Готовить что-то я уж точно не собирался. А к чему? Присоседиваться на время празднования к кому-либо малознакомому тоже не хотелось. Включать телевизор я тем более не собирался и он уныло-обиженно поблёскивал на меня своим пыльным кинескопом. Кое-какие слабые надежды на праздник ещё оставались у магнитофона. Больше всего шансов поучаствовать в новогоднем пире были у гитары, нагло развалившейся на соседней кровати. Хотя, вполне вероятно, что от одного только представления о предстоящем репертуаре, бедолага приходила в состояние тихого перманентного ужаса. Пардон, имелся в наличии ещё один персонаж: большой пластмассовый крокодил, помещенный внутрь парадного кителя с нахлобученной сверху парадной же фуранькой, на тулью которой кто-то прицепил двуглавого орла, купленного в каком-то кооперативном киоске. Плечики с кителем висели гвозде, вбитом снаружи в стену фанерного шкафа - непременного атрибута всех советских общежитий. К смущению порою появлявшихся в комнате дам, хвост крокодила неизвестными доброжелателями частенько разворачивался в противоположную сторону и нагло торчал из-под кителя. Вот этот-то пошлый персонаж и остался самым вероятным для меня собутыльником в предстоящей оргии. А куды ж животине деваться, коли хозяина народ такой кличкой наградил? Правильно, некуда. Если бы ещё пить и подпевать умел, скотина зелёная!

Настроение было соответствующим зеленому "сокамернику" - тоска аналогичного цвета.

Так и сидел уже несколько часов, механически пощипывая струны гитары, да методично заполняя пепельницу громоздкими окурками "Беломора", когда моё уединение было прервано самым бесцеремонным образом: в дверь забарабанили, похоже, что всеми конечностями, раздался вопль: "Крокодил, открывай, охотник пришёл!" На моё недовольное "Вломитесь!" в комнату ввалился раскрасневшийся Серёга Синишин - весь такой походно-туристический с рюкзаком за спиной.

Знали мы друг друга довольно шапочно, разве что периодически встречались в общей компании на почве любви к авторской песне.

- Чего надо? Не видишь, у моего благородия меланхолия-с.

- Так и знал, что один тут торчишь, ребята подсказали. Собирайся, поехали!

- Куда?

- В лес, на Кудыкину гору. Новый год встречать.

- Вдвоём?

- Ещё двое к электричке подвалят.

Я оторопел, даже гитару отставил:

- А где встречать-то?

- Собирайся быстрее, там всё узнаешь. Я сам толком ничего не понял.

Сопротивляться неожиданному подарку судьбы я и не думал. Поэтому скоренько оделся, кинул в мешок бутылку, буханку хлеба, пару килограммовых банок дурацкой "Великой стены" (иной тушёнки, кроме китайской, в то время было почти не раздобыть) и сало (не пропадать же главному праздничному блюду?), зачехлил гитару и принялся обуваться. Сергей удивился:

- Ты что, в сапогах поедешь?

- Да что ты понимаешь, салага! Офицерские сапоги - самая лучшая обувь для встречи Нового Года. Тем более, что не хромачи одеваю, а полевые.

- Ну, как знаешь. Тогда двинули.

- Двинули.

Минут через двадцать мы дошли до станции, где нас ожидали двое Серёгиных знакомых по клубу авторской песни: парень представился Пашей, а пожилую женщину-медика я знал. В какой-то степени Инну Андреевну можно было назвать легендарным врачом. О её талантах диагноста действительно ходили легенды, впрочем, как и об её образе жизни. Невзирая на свои "далеко за пятьдесят", она старалась (если позволяла работа) не пропускать ни одно мероприятие из разряда туристических, альпинистских или бардовских: походы, восхождения, фестивали, сплавы. Маленькая, жилистая, с выразительной мимикой, звучным, чуть хрипловатым голосом, она была организатором и душой самых разнообразных компаний, обладая талантом пресекать возникающие конфликты и прочие непотребности, даже не повышая голоса. При этом на неё, всегда резкую в суждениях, практически никто и никогда не обижался.

Уже в вагоне электрички мне рассказали, что мы едем в лес, где живёт некий загадочный ДЕД ЕГОР - удивительный человек с удивительной биографией. С этой-то биографией меня Инна Андреевна на правах старой знакомой деда Егора, вкратце и познакомила. Что-то я узнал о деде Егоре позднее из его рассказов, что-то прочёл в документах, дедом Егором мне предоставленных.
Всё это позволило воссоздать более-менее цельную картину удивительной жизни этого странного человека.

* * *

Дед Егор был ровесником века в буквальном смысле этого слова - он родился 1 января 1901 года (Так что мы, оказывается, ехали ещё и поздравлять с девяностолетием). Деятельностью своей, так уж вышло, избрал военную службу: в Первую мировую выслужился из рядовых до подпоручика, в Гражданскую воевал за красных. Великую Отечественную встретил в звании старшего лейтенанта госбезопасности (то есть - майора, по общевойсковой иерархии) и, по его выражению, невеликой должности, командира группы ОСНАЗа НКВД. В феврале 1942 во время рейда был тяжело ранен, попал в плен. Четыре раза пытался бежать, в конце концов за упрямство оказавшись в знаменитом "Блоке смерти" концлагеря Маутхаузен. Во время восстания блока в начале февраля 1945 года ему повезло, он оказался одним из немногих, кому удалось уйти. Ушёл далеко, аж во Францию, где и макизарствовал до конца войны. Продолжил служить до пятьдесят четвертого ("Теперь всё больше других учил" - по выражению деда Егора) - пока не посадили. Никакой политики: просто однажды вечером вышел человек из ресторана слегка навеселе, подошли к нему пятеро дружинников во главе с милиционером и заявили, что он - самый что ни на есть нарушитель общественного порядка. На вопрос Егора (всё ещё не деда), что именно он нарушил, последовало: "Вы находитесь в общественном месте в нетрезвом виде. Так что пройдёмте в отделение". Получив резонный ответ: " А в каком виде я должен из ресторана выходить?", блюстители общественного порядка не успокоились и попытались применить к нарушителю силу. Нарушитель задерживаться злостно не пожелал, в результате чего сотрудник милиции и дружинники получили множественные повреждения различной степени тяжести, а милиционер, кроме всего прочего, лишился табельного оружия. Впрочем, пистолет был почти сразу же любезно возвращён владельцу, правда, в разряженном состоянии. За такое "продолжение банкета" полковник (теперь уже бывший) был приговорён к шести годам лишения свободы. Наград, правда, не лишили. Рассказывая об этом, дед Егор неизменно прибавлял: "Вот с тех пор я милицию недолюбливаю". Отбывал где-то близ Комсомольска-на-Амуре. Там и остался после освобождения, вызвав к себе жену. Несколько лет проработал механиком на траулерах. Потом потянуло на родину. Перебрались в Свердловск. Обычным тихим пенсионером, выращивая цветочки на даче, прожил до семидесяти двух лет - пока жена не умерла. После этого дед Егор вновь резко изменил свою жизнь. Неожиданно для всех он ушёл в леса, где, неподалёку от одной из деревень, построил себе землянку, в которой и прожил около десяти лет, наезжая в город лишь за пенсией, да совершая набеги в сельмаг для закупки хлеба, консервов, табаку, да батареек к радиоприёмнику. Затем землянку сожгли местные отморозки. Дед, к счастью (для себя или для них?) в этот момент был в Свердловске. Отстраиваться на пепелище вновь дед Егор не пожелал. Он просто ушёл в лес поглубже, так, чтобы вероятность встречи с людьми стала минимальной. Ни землянки, ни чего-то ещё, более-менее похожего на жильё он себе больше строить не стал. Вместо этого обустроил, как он сам называл "стоянку первобытного человека". Вокруг устроил небольшой огородик и натуральные плантации лекарственных трав ("У меня и дед, и прадед травниками были"), которые оптом сбывал бабкам, торгующим на рынке. В остальном образ жизни деда Егора остался прежним. На пару лет у него неожиданно появилась соседка: неподалёку поселилась пожилая женщина, которую дед называл "Профессорша". Вроде бы она и действительно до пенсии была профессором то ли УрГУ, то ли УПИ. Причин, заставивших пожилую женщину уйти в лес, дед Егор не знал. Она не говорила, сам же он никогда о том не расспрашивал. "Не моё это дело, в чужую жизнь лезть. Не рассказывала, стало быть, не хотела, чтобы другие знали. Да и виделись мы с ней раз в три-четыре дня. Так только: землянку ей обустроил, да после помогал ей маленько, с дровами, с прочим". Возле землянки и похоронил дед Егор свою соседку, обнаружив однажды мёртвой. "Я и книги её в могилу сложил. Раз в леса с собой приволокла, значит, дороги ей чем-то были. А документы её до сих пор храню. Так уж службой приучен".

С Инной Андреевной дед Егор познакомился случайно. Она в тот период активно интересовалась лекарственными травами. Они встретились на рынке, где дед сдавал свой "урожай" очередной бабке. Разговорились. Чем-то оказались друг другу симпатичны. До такой степени, что нелюдимый дед пригласил неугомонную врачиху к себе в гости. Назначил дату, время и даже встретил на станции. Общались уже больше двух лет, правда, не чаще двух-трёх раз в год. Большего дед Егор не позволял. В этот раз, преисполнившись необычайной добротой, "в честь юбилея" даже позволил привезти с собой гостей. В качестве подарков заказал водку, махорку и батарейки.

* * *

Снега в ту зиму к новому году выпало не очень много. Так что, сойдя с электрички, минут через двадцать мы перешли небольшую речушку, углубились в лес и ещё около часа шли, ориентируясь по приметам, известным одной лишь Инне Андреевне. По её словам, путь наш лежал через болото, тропку через которое даже местные не знают. Мол, та дорожка и приметы на ней только деду Егору (да ей вот теперь) и известны. До "стоянки" деда Егора добрались примерно за полчаса до наступления Нового года.

Увиденное поразило. Я ожидал увидеть что угодно, вплоть до какой-то фантастической пещеры с наскальными росписями или частокола со звериными черепами на верхушках. Всё было не так. Человеческим жильём это можно было бы назвать куда с меньшим основанием, чем пещеру. Поскольку, по моему твёрдому убеждению, жильё включает в себя такие непременные атрибуты, как потолок, стены и входной проём, чем-либо закрывающийся. При этом стен может быть сколько угодно, но на плане они должны выглядеть, как замкнутый многоугольник. Под большую часть требований "стоянка" не подходила.

Отвесная стена гранитной скалы была частично обшита брёвнами: метра на четыре в длину и около трёх метров вверх. К этой стеночке примыкали увязанные с ней в своеобразный "полусруб" (или "сруб в разрезе" две бревенчатые боковины, выступающие метра на два с половиной, не больше. Прямоугольник замыкал сложенный из камней "заборчик" высотой не более метра, в центральной части которого было выложено нечто среднее между очагом и камином. По углам заборчика поднимались столбы, подпиравшие "крышу" из брёвен, расколотых вдоль и уложенных в два наката. Вдоль задней "стены" по всей длине были устроены широченные нары, застланные каким-то тряпками, шкурами, полушубками. Выше и по боковым стенам висели инструменты и были устроены многочисленные полочки, шкафчики с выдвижными ящиками. К нарам приставлен массивный стол. На "улице" к стенам "стоянки" примыкали высоченные поленницы наколотых дров. Неподалёку под скалой бил родничок, из которого вытекал неспешный, почти сразу же широкий, около метра, ручеёк.

Хозяина "дома" не было. Инна Андреевна предположила, что дед Егор отправился за хлебом в ближайшую деревню и, соответственно, должен скоро подойти. Тем более, что сам приглашал на юбилей.

Время шло, Новый Год приближался, дед всё ещё не появился. Решили начать праздновать без него. Развели очаг, достали выпивку-закуску, поставили на огонь котелки для чая и жаркого. Расчехлили гитару. К моему удивлению, на стоянке оказалось уютно. Тихо, спокойно, не чувствовалось даже малейшего ветерка.

Откупорили шампанское, разлили по кружкам. А как же - традиция, однако! Поздравили друг друга с наступившим девяносто первым. Дружно согласились, что копчёное домашнее сало к шампанскому - самая лучшая закуска. Немного побренчали-попели, что кому в голову пришло. Паша уже начал плотоядно поглядывать на водку, призывая начать "праздновать по-настоящему", не дожидаясь, когда поспеет картошка с тушёнкой. Через некоторое время Инна Андреевна сжалилась:

- Да пейте уж, леший с вами.

Похоже, что к этому времени все уже как-то подзабыли, что находятся в гостях. Внезапно откуда-то сверху послышалось шуршание, хруст снега на крыше. И в тот же миг сверху кто-то спрыгнул, тут же легко перемахнул через каменное ограждение и в полуприседе остановился между нами и очажком. Правая рука отведена в сторону, в левой, чуть на отлёт - топор. Мы замерли, уставившись на вновь прибывшего. Мужик тут же опустил руку с топором, выпрямился, проворчав:

- А-а-а, свои. Здравствуй, Инна. А мне показалось, что опять какие-то бичи забрели. Водкой воняло. А ты ж её не потребляешь. А, что гостей с собой притащишь, как-то забыл. Склероз, что ли подбирается?

Мы поздоровались, представились. Перед нами стоял вовсе не девяностолетний старик, а среднего роста сухощавый узкоплечий мужик, на вид не старше шестидесяти, блестел в свете костра здоровыми желтоватыми зубами - как бы даже не полным их комплектом. Аккуратная небольшая борода, ровные усы, не более чем на четверть тронутые сединой. И глаза: молодые, живые, ехидные, ярко-зелёные, без малейшего признака старческого выцветания. Шапка лихо сдвинута на макушку, открывая высокий чистый, почти без морщин, лоб с густым, чуть вьющимся чубом - тоже лишь с небольшой примесью седины.

Я, наверное, выглядел полным идиотом. И это - ровесник века, участник обеих Мировых войн, бывший узник одного из самых страшных фашистских концлагерей, бывший зек советской зоны времен Хрущёва? Да он, пожалуй, ровесник Инны Андреевны, если не моложе! Похоже, нашу бабушку изрядно разыграли, сочинив героическое прошлое. Знать бы ещё, с какой целью?

Дед тем временем развил бурную деятельность, взяв на себя руководство застольем. Снял с огня варево, вручив Паше половник, поручил ему раскладку горячего по мискам. Сам, аккуратно, прижимая к животу буханки, нарезал хлеб. Ломти у него выходили богатырские, с каждой булки выходило всего четыре куска.

- Ну что, наливай давай, будем меня поздравлять! Девяносто стукнуло. Мать рассказывала, что как раз после полуночи родился. Стало быть, уже можно.

Поймав мой недоверчивый взгляд, дед усмехнулся:

- Что особистом глядишь, командир? Не веришь. Экий ты... Ну, гляди, коль не веришь.

Дед полез в шкафчик, вытянул оттуда старый портфель, открыл, бросил мне на колени:

- Доставай, смотри, остальным показывай. Здесь вся моя жизнь собрана.

Мне стало неловко. И я, застегнув портфель, попытался вернуть хозяину. Тот прикрикнул:

- Нет уж, доставай, гляди! Я-ть, не прошу, я-ть приказываю. Имею право!

Документы были аккуратно завернуты в пленку. Паспорт с ТОЙ САМОЙ датой рождения, разные справки, орденские удостоверения - всё я разглядывать не стал, заметил только книжки на "Знамя" и "Звёздочку". Тут же были коробочки с наградами. Стало стыдно. Начал было извиняться, путаясь в словах. Дед шикнул:

- Отставить! Ты кто по званию? То-то! А мямлишь, как нашкодивший новобранец. Не гоже то. Всё! Всё, я сказал! Проехали и забыли. Я б, на мою рожу глянув, тоже усомнился. Это у меня в предков. Меня в тридцать за восемнадцатилетнего принимали. Хрен его знает, отчего так. Даже с волосами и то - странность. Я ведь в плену поседел весь, напрочь, даже на груди и животе, и то седым стал. Да и повыпадали волоса-то от немецкой кормёжки почти все. А меньше, чем через год, как сбежал, волос-то на мне в гущу попёр и опять темнеть начал. Я уж и у медиков интересовался, профессоров спрашивал. Никто объяснить не может. Одно говорят: мол, порода у тебя такая. Редкая, значит, порода. Только та порода со мной и закончится. Жена у меня детей иметь не могла. А другой жены мне не нужно было. Заикался, чтобы приёмного кого взять, да она упёрлась: не смогу, говорит, чужую кровь нянчить. Я и отступился. Потому как: ну, настоял бы на своём, ну взяли бы ребёнчишку... А дальше? Много было бы счастья при таком мачехином отношении? Вот то-то. Я уж знаю точно: бабы, они двух сортов бывают. Одна всех вокруг детишек готова собрать да обласкать, а другой чужая кровь как забором становится, и пересилить себя такая никак не сможет... Да... Вот и вышло, что вся порода вышла... Ладно, закрыли тему. Вот щас самый недоверчивый в наказание меня и поздравит. Тост с тебя, значица!

Юбиляр продолжал удивлять. Пил наравне с нами, периодически дымил трубкой, набивая её махоркой. В речи его, нет-нет, да и проскакивали матерки. Словом, долгожитель нисколько не походил на усердно прославляемого в то время Порфирия Иванова. Улучив момент, прямо спросил деда Егора о его отношении к ивановской "Детке".

- Иванов? - дед смачно затянулся, выпустив густой клуб махорочного дыма, - Не слыхал... Система? Да нет у меня никакой системы. Живу, как живётся. А что в лес ушел, так не за здоровьем ведь. Просто тошно стало. Людей одно время вообще видеть не мог. Да и теперь не больно-то радуюсь. Разве что - изредка и понемногу. Я-ть, чем дольше в лесу живу, тем больше для меня многолюдство невыносимей становится. В Свердловск за пенсией приезжаю, так только об одном и думаю: как скорее уехать. А то ещё в собес надо показываться, подтверждать, что жив пока, соседям тоже, чтоб подтвердили, если что. У меня там, в квартире, то есть, племянник внучатый обитает с семьёй. Вроде и родня, а чужие! Нет, они ко мне по-доброму, как увидят, всё вернуться зовут. Люди, как люди. Только не вынесу я уже с ними - будь они хоть ангелы во плоти. Так-то вот... Ну, наливай, что ли, а то прокиснет!

Вскоре Серёга, подсевший на публикации "Огонька", завёл разговор на модную тогда тематику: о Сталине, о культе личности, о репрессиях. Мол, ты, дед Егор, тогда жил, всё видел, как оно было?

- Да нормально всё было! Кой в чём получше, чем сейчас! Война бы не началась... ведь только-только жить начинали по-людски... Брехни Никитка развёл, а ныне повторять принялись. Ну ладно, людоедами Сталина с Берией ославили, хрен бы с ним! Я вот понять не могу, откуда басня взялась, что Сталин к власти рвался оттого, что маленького роста был? Видел я его на награждении: одного роста мы с ним. А во мне - метр семьдесят четыре. Всегда средним считался. Что к чему - убей - не понимаю.

Сергей не унимался:

- А репрессии? И до войны, и после. Ведь всех, кто в плену был, потом наши пересажали как предателей.

- Хрень молотишь! Вот он я-ть, перед тобой. В плену был? Был! И кто меня посадил? Нет, брат. Всех проверяли. Немец, он ведь аккуратист, в любом лагере на каждого дело, с самого первого дня заведённое - от фильтрационного пункта, до самого конца - бумажка к бумажке! Ничего не пропадало! А в деле - всё, что известно: и как в плен попал, и как там себя повёл, кто к побегу склонен, кто с администрацией сотрудничает, кто сломался, а кто иудой стал. В лагере такие были, что до людоедства опускались. Так тех немцы вешали при всём лагере. А дело - хранили. Так что после освобождения нашим оставалось только дела поднять, на русский перевести, да почитать внимательно. И всё на свои места вставало. По мне так некоторым мало ещё давали. Я бы вешал... А, с другой стороны, - дед прищурился, - я ж ведь и сам с этой самой "кровавой гэбни". Так, может, и веры мне давать не стоит, а? Как думаете, ребятки?.. Да-а-а уж... Разные времена, разные и пугала. Кем там ваших внуков пугать начнут, даже и не догадываюсь. Может, вами, а? Ой, чую я, что паршивые времена настают, такие, что Лысый Хрущ со всей своей придурью цветочком покажется. Переплюнет его Меченый, попомните моё слово. Ну, это уже вам жить, вам и расхлёбывать. Меня уже не касается.

Дед старательно выколотил трубку, убрал её в кисет:

- Вы как хотите, хоть до свету сидите, а я спать лягу. Устал я-ть, да и напраздновался вдосталь. Моё дело стариковское: с водочки не плясать, а в сон клонит. А Инна-то, вон - спит уже. И вы б ложились. На моей лежанке отделению места хватит. А то я-ть дед злой - рано подниму, заделье одно для вас есть.

Дед действительно поднял нас почти сразу после рассвета.

- Вот что, ребятки, я человек старый, слабоват стал, устаю быстро. Вы б помогли малость старику-то. Вот дровишек у меня ночью пожгли, надо бы пополнить. Тут у меня неподалёку хлыстики нарублены. Я-то их клинышками пополам поколол, осталось только сюда принести, да на чурки попилить.

"Хлыстиками оказались трехметровые бревна, сантиметров сорока-пятидесяти в диаметре. Часть была расколота вдоль. Оставшимися дед Егор занялся уже при нас. Он ловко надкалывал стволы топором в двух-трёх местах, тут же забивая обухом в образовавшиеся трещины небольшие клинышки. Затем загонял клинья глубже, пока дерево не раскалывалось пополам. Закончив, дед загнал топор в один из хлыстов, одел рукавицы:

-Ну что, ребятки, понесли что ли?

Мы с Серегой подошли к хлысту, взялись, подняли концы на плечи. Двинулись уже, но были остановлены насмешливым окриком:

- Ну-у, инвалидная команда! Я ж хлысты под себя, старика рубил. А вы вдвоём хватаетесь, Вот их как надо!

С этими словами дед ловко вскинул хлыст себе на плечо, уравновесил и бодро зашагал по вытоптанной в неглубоком снегу тропинке.

Тащить вдвоём после такого было просто стыдно. Я бы не сказал, что "хлыстики" были лёгкими, под "старика". Так что под конец мы изрядно запарились. Дед же, казалось, не выказывал никаких признаков усталости. Распиливали брёвна уже на чистом упрямстве, принципиально отказавшись от предложенной дедом передышки на "попить чаю". В ответ услышали ироничное:

- Ну-ну. Тогда пилите, ребятки, пилите... Они золотые...

После, правда с превеликим удовольствием попили чаю, заваренного дедом из каких-то своих "особенных, для снятия усталости" травок и корешков. Сил, вроде, как и вправду прибавилось. Да и вода в дедовом родничке была - лучше не придумать.

С дедом распрощались уже после обеда. Назад шли молча, переваривая впечатления каждый сам по себе.

Деда Егора я после видел ещё пару раз. Синишин бывал у деда чаще. Сергей к тому времени окончательно свихнулся на туризме-альпинизме: со службой вскоре развязался, подавшись в инструкторы. В девяносто четвёртом Серёга принёс весть, что дед пропал: то ли умер где-то в лесу, то ли убил кто... Даже помянули старика.

А, спустя ещё два года Сергей рассказал, что встретил деда на Северном Урале. На вопрос Серёги, почему тот ушел со старого места, тот ответил:

- Народу там много развелось. Мешают. Я дальше уйду. Вы, ребятки, меня не ищите.

Деду Егору тогда было уже девяносто шесть.

Где и когда закончил свою жизнь этот странный нелюдимый старик, не знает никто.

А, быть может он и по сию пору бродит где-то по лесу... Кто знает... Порода у него такая...

Комментарии: 21, последний от 19/02/2015. © Copyright Семёнов Игорь (ikrok131@yandex.ru) Размещен: 27/12/2010, изменен: 03/12/2014. 24k. Статистика. Рассказ: Проза Невыдуманные рассказы		Ваша оценка:
Аннотация: Про странного деда с бурной биографией. Хотел было выставить на конкурс РТ 2011, да килобайты подвели. А растягивать ради объёма не хочется. И без того всё сказал, что собирался. Разве что убавить можно. Переделал немного, немного подправил 03.12.14г.

Семёнов Игорь : другие произведения.

Дед Егор